- 14 -
А. Вересов.
"Выдумщик".
Художник Р. Яхнин.
Василий Соболев лежал в сенцах на трухлявой соломе и невнятно шелестел пересохшими, серыми губами. Было старику за девяносто лет; пережил он не меньше полудюжины царей, помнил, как сгоняли мастеровитых мужиков на Неву строить новый город, помнил войны с туретчиной.
Всю свою долгую жизнь Василий Соболев работал. И вот ушли силы и дышать нечем. Натруженные разбитые руки безвольно лежали на груди. Старик шевельнул пальцами и тихо произнес:
- Кирюшка…
Сын, сегодня лишь вернувшийся из Петербурга, подошел, опустился на колени. Был он какой-то незнакомый, с седоватой, острой бородкой.
- Ну все, - не открывая глаз, строго сказал старик, - помираю. А вот воли… воли не видывал. Может, тебе доведется…
Дыхание прервалось.
Кирилл хоронил отца в снежный день. С погоста возвращались молча. Жена надвинула платок на распухшие от слез глаза. Дочь бежала впереди, увязая в снегу большущими валенками. Не доходя до своей избы, Кирилл Васильевич свернул и пошел через всю деревню к околице.
Деревня тонула в снегу, маленькая, безлюдная, каких в Чухломском уезде считают сотнями. Все же Кирилл, увидя ее впервые после долгой разлуки, чувствовал, будто сердцу теплее становится. Горя хлебнул он тут через край. Но здесь впервые свет увидел и первый шаг сделал по жесткой земле…
С шести лет Кирюшка в подпасках ходил. Десяти не исполнилось – он уж пахал. Тогда и произошел случай, о котором в деревне вспоминали долго.
Велено было Василию Соболеву привезти из лесу дерево покрупнее для вереи* (Верея – столб, на который подвешена створка ворот.) к барским воротам. На беду, Василий в тот день занемог. Староста, увидев его лежащим на лавке, сказал:
- К вечеру чтобы верею на место доставить.
- Я съезжу в лес, - вызвался Кирюшка и пошел запрягать лошадь.
Василий понимал, что это дело пустое: где ж такому мальчонку управиться с тяжелым деревом! Но отговаривать не стал: все-таки барину будет сказано, что ездили.
Еще и смеркаться не начало, когда Кирилл привез вековую ель. Одним концом она была поднята на сани. Лошадь едва везла. Кирюшка, накрутив вожжи на кулак, бежал рядом и помахивал кнутом.
По этому делу было наряжено следствие: что за лесовики помогали Кирюшке Соболеву? Сам барин, отставной капитан Макаров, отправился с ним в лес. Мальчуган показал и место, где свалил ель, и вырубленные им крепкие рычаги-подпоры, и широкие россошки. Он показал, как рычагами передвигал дерево и поднимал его на сани, - тут большой силы не требовалось.
- Сметлив, чертенок, - пробасил Макаров и кивнул старосте, - пусть на заделье вместе с матерью ходит.
Никто по всей деревне не умел лучше Кирюшеи снаряжать капкан для зверя, или речку перекрыть ивовой запрудой, или на проточине поставить мельницу-шутиху. Старики, присматриваясь к нему, покачивали головами: «Ему бы грамоту знать!» Но дело повернулось совсем по-новому.
В голодный год вымерла половина деревни. Макаров многих отпустил ходить «по миру», за подаянием. Кирилл Соболев решил идти в Питер. Отец проводил его до ближайшей лесной дороги, троекратно поцеловал из щеки в щеку, отвернулся и торопливо зашагал к деревне.
До Петербурга было около тысячи верст. Кирилл прошел их пешком. Спал он в лесу, питался ягодами, рыбой, травяным варевом да в удачливый день выпросит в попутной деревне кринку молока или краюху хлеба.
Петербург неприветливо встретил дочерна загорелого паренька в пыльных лохмотьях.
Нанялся он учеником к столярному мастеру. Здесь ему необыкновенно посчастливилось. Через пару лет он и сам начал учить других мастерству. Хозяин ценил его за ум и сметливость. Столы, стулья, кровати и прочая мебель соболевской выделки становились известными в городе.
Кирилл Васильевич временами наведывался в Чухломской уезд, в родную деревню, косил, пахал, помогал старикам. Вырос он ладным человеком, окреп, развернулся в плечах. Его женили. Отставной капитан Макаров спрашивал о делах, похваливал и с каждым годом повышал оброк. Теперь вот Кирилл приехал хоронить отца. Утром надо было идти к барину на поклон.
Макаров в меховом халате, раскрытом на груди, сидел в кресле. Он облысел, обрюзг. Кирилл развернул тряпицу и вынул из нее шкатулку тонкой резной работы.
Макаров раздавил шкатулку в толстых ладонях.
- Нечего меня игрушками тешить! – сказал он, тяжело отдуваясь. – Ты мне денег подавай! Почему оброк опять не сполна выплатил?
Соболев хотел сказать о смерти отца, хотел просить, чтобы повременили немного с оброком. Но Макаров и слова не дал промолвить, погрозил кулаком.
Через несколько дней Кирилл простился с семьей и уехал в Петербург.
В мастерской, за работой думал развеять свое горе. Работа ждала его. Заказчики были нетерпеливые – графы, князья, дворцовая знать.
Удивительная мебель выходила из-под рук Соболева. Не любил он ни красок, ни перламутровых поделок. Верил, что у дерева есть своя природная красота. Задача мастера – найти ее, обнажить, показать людям. Он сделает срез по дереву, отполирует, даст лаковый глянец – и каждая жилка своей самобытной красотой заиграет…
Кресла его работы украшали покои графа Самойлова, Михайловский замок, Зимний дворец. Росла слава мастера. Хозяева мастерских старались переманить его к себе. Однако после смерти отца Кирилл Васильевич столярничал недолго. Загрустил. Все вспоминались ему толстые ладони Макарова и как захрустела в них бесценная шкатулка, над которой работал больше полугода. А тут еще поманила его новая мысль.
Мысль эта была такой силы, что сразу по-иному повернула всю жизнь. Кирилл Васильевич столярную мастерскую совсем забросил. Поселился он в низенькой, узкой комнате на Мойке, между Полицейским и Конюшенным мостами.
С утра до ночи стучал он тут молотком, подогревал железо в самодельном горне, отпиливал и подгонял деревянные бруски.
Его частенько видели на набережной Мойки в прожженном фартуке и мятой фуражке. Соседям он казался беспокойным чудаком, на него показывали пальцами, мальчишки зло дразнили. Когда Соболев появлялся без фартука, в аккуратно заплатанной рубахе и сапогах, все знали, что он отправляется в канцелярию хлопотать «насчет машин».
В своей комнатке Соболев занимался изобретательством. Он задумал создать машины, полезные человеку, облегчающие труд.
Кирилл Васильевич понимал, что он выбрал нелегкий путь, но отказаться от него не мог. Соболева приятели называли не обидным словом «выдумщик». Но в своих выдумках шел он от того, что видел, от великого желания помочь работающему человеку.
Однажды, проходя по Конюшенному мосту, наблюдал он, как артель забивала сваи в речное дно. Рабочие поднимали тяжелую деревянную бабу и опускали ее на сваю. После каждого удара им приходилось нагибаться и поправлять разъезжающиеся клинья.
Соболев заволновался, сдвинул фуражку на затылок, полез на доски, брошенные вдоль вбитого ряда свай.
- Что вы делаете? – закричал он, пробираясь к закоперщику, рослому парню в шапке набекрень. – Ведь этак вдвое трудней работать. Надо надеть железный хомуток на сваю, он клинья держать будет.
Закоперщик посмотрел, сообразил и сказал:
- Правильно, тут хомуток нужен. Да сами мы его сделать не смеем. Надо подрядчика спросить, а он не любитель таких штук; скажет, железо дорого. Так что посторонись, не мешай… Эй, бабу подымать!
Кирилл Васильевич покачал головой, вздохнул и пошел прочь.
Видел он великое неустройство жизни, видел, как безжалостно тратится человеческая сила. Над изобретениями своими трудился без устали. В мечтах своих представлялся он себе властителем сильных машин. А на порог министерских канцелярий приходил жалким просителем, мял фуражку в руках, заикался. В департаменте уделов величественный седой швейцар докладывал о нем так: «Опять этот чудак явился». Его выгоняли.
Он шел к своим машинам и работал над ними.
Кирилл Васильевич хорошо знал, как тяжело приходится крестьянину во время полевой страды, особенно осенней. Молотильщики работают до изнеможения, иной от усталости на ногах едва держится, потом глаза застилает, а он все бьет цепом…
Придумал Кирилл Васильевич механическое молотило и сам построил его. На вид молотило было неказистым, почти все части деревянные, только скрепы из железа. На этом молотиле он несколько лет работал на полях Чухломы. С машиной легко управлялись двое человек. Полсотни цепов дружно, в лад поднимались и опускались. Все было сделано умно и расчетливо: у цепов, удар которых приходился по колосьям, - одна сила, у тех, которые били по стеблям, - другая…
Знатоки хвалили новую молотильню.
А «выдумщик» уже над другой машиной начал работу. Эта машина молотила не цепами, а с помощью толстого деревянного вала. И не только молотила, но провеивала зерно и разделяла его по сортам. Человек должен был только развязывать и рассыпать снопы. Машина могла обмолотить до трехсот снопов в час. Ее Кирилл Васильевич выполнил в модели.
Журналист из «Отечественных записок» видел модель и написал о ней восторженную статью. «Устроение подобится, - говорилось в статье, - некоему живому существу, коего все члены, несмотря на различное стремление, действуют к одной цели».
Можно сказать, что в голове Соболева носились образы машин. У него была ясная цель: небольшое человеческое усилие, приложенное к механизму, должно простыми передачами увеличиваться во много раз.
В красильной мастерской наблюдал он, как трудно пильщикам резать крепкий, словно камень, сандал. Кирилл Васильевич на несколько дней заперся в своей каморке и создал сандалотерню. В ней двигались механические пилы с силой трения в шестьдесят пудов. А приводился в действие этот механизм пятифунтовым нажимом.
Незабываемое впечатление произвел на Соболева большой пожар летом 1809 года. Горели торговые ряды. Огонь перекинулся на жилые дома. Жильцы верхних этажей не могли пробиться сквозь пламя и дым. На глазах Соболева человек выбросился из окна и разбился о мостовую. Пожарные лестницы не достигали второго этажа. Огонь гасили внизу, а он бушевал уже на крыше.
Кирилл Васильевич помогал пожарным. На нем сгорела рубаха, кожа на руках вздулась волдырями.
Придя домой, он принялся строить новое причудливое сооружение – механическую раздвижную лестницу.
Этой работой заинтересовался губернатор Санкт-Петербурга. Он велел построить лестницу и испытать ее.
В солнечный день на краю Исаакиевской площади, окруженная толпой, стояла простая повозка с непонятной кладью. Человек с бородкой клинышком учтиво просил близко не подходить и ничего на повозке не трогать.
Со стороны Большой Морской показалась лакированная коляска с впряженными в нее вороными лошадьми. Кучер, круто натянув вожжи, осадил лошадей. Губернатор тучным телом накренил коляску и махнул перчаткой:
- Действуй!
Соболев, волнуясь, растрепал бородку, кинулся стаскивать полотнище с повозки. Двое человек по его знаку принялись крутить маховик.
Кладь на повозке точно ожила, стала подниматься; оказалось, что это лестница. Из нее вдруг выдвинулась вторая, а там и третья уперлась в стену ближайшего дома. Кирилл Васильевич, придерживаясь за поручни, ловко поднялся на самый верх и оттуда стал показывать блоки для спуска тяжестей и мешки для спасения людей из огня.
Губернатор посмотрел на часы. Весь подъем занял немногим больше минуты.
- Твоя лестница хороша, - сказал он Соболеву, - хороша. Будешь награжден.
Кириллу Васильевичу дали медаль с отчеканенной надписью: «За полезное». По примеру славного изобретателя Ивана Петровича Кулибина, ему присвоили титул «Российского механика».
И тогда обнаружилась явная неприличность сочетания этого титула с природным званием Кирилла Васильевича – крепостного раба помещика Макарова.
Началась длительная переписка губернаторской канцелярии с Макаровым. То был настоящий торг, в котором одни боялись продешевить, а другие – переплатить.
Скуповатый отставной капитан потребовал, чтобы за Соболева ему отдали две тысячи десятин близ города Любима. Капитану ответили, что этого будет многовато, пусть назначит цену в деньгах. Макаров дал понять, что за деньги Соболева не отдаст. Ему предложили взамен три рекрутские квитанции. На эту цену пришлось согласиться. Но как истинный барышник, капитан сумел все же надуть покупателя.
28 марта 1811 года Кирилл Васильевич получил отпускную для себя и своей семьи… Дочь и жена оставались пока в деревне. Вести оттуда приходили смутные. И вдруг в мае на Соболева обрушилось несчастье. Макаров прислал ему письмо:
«Ты шельмовским своим упорством опять забыл, что тебе надобно прислать оброк. Если ж ты не пришлешь на первой же почте, то твоя дочка будет запродана и выдана».
Кирилл Васильевич бросился в губернаторскую канцелярию. Принялись разбираться в бумагах. Оказалось, что Макаров в отпускную, в поименный перечень семьи Соболева, не включил его дочку.
Опять началась переписка и споры с помещиком. Много сил положил Кирилл Васильевич, чтобы спасти дочь…
По всем документам числился он теперь свободным, но жизнь от этого не стала легче.
Он изобретал новые машины, работал с большой горячностью. В увлечении иногда впадал в ошибки. Так, он придумал гребной механизм для лодки и утверждал, что с ним не сравнится и паровой двигатель. А механизм-то был ручной…
В изобретениях Соболев был неистощим. От водоливной машины переходил к пильной мельнице, от духовой сушильни – к большому домкрату, которым можно было поднимать здания.
Но почти все его машины оставались в моделях. Некоторые из них были взяты во дворец для забавы.
Крестьяне надрывали силы на бескрайних полях России, конечно и не подозревая о соболевских машинах. Камнетесы передвигали тяжелые громады, ничего не зная о соболевских «поднимальных устройствах»…
Горькое сознание бесплодности своего труда мучило изобретателя, столь чудесно опередившего свое время. Нищета душила Кирилла Васильевича. С недоброй усмешкой говорил он друзьям:
- В машины мои заключил я все мои надежды, но они неподвижны… Нет, я не желаю кормиться мирским подаянием…
Да, в пору было и руку протянуть за милостыней.
На масляной неделе на Неве, против Петропавловской крепости, поставили катальные горы. По снежным дорожкам, обсаженным воткнутыми в лед елочками, толпами шел народ. Тут и гармоника слышалась, и деревенские частушки, и девичий смех.
Над разметенной площадью вокруг гор стоял звон, гомон, гул голосов. По отлогой лесенке на гору, под самый флажок поднималась непрерывная вереница людей. Те, кто попроще – горожане, мастеровая молодежь, - мчались вниз на санях-ледянках, мальчишки – на лубках, на досочках, богачи – на санях, крытых коврами, с катальщиками позади.
Ледяной скат был крут, дух занимало.
Позади гор народ роился у пестро раскрашенных балаганов. Здесь показывали диковинных зверей. Верещал кукольный Петрушка. Плясун в зеленом узком камзоле скользил на туго натянутом канате.
В сторонке с большим ящиком в руках стоял Соболев. Он был бледен, под глазами темные мешки набрякли. Кирилл Васильевич бойко выкрикивал:
- Пожалуйста, господа! Полюбопытствуйте! Вещь расчудесная, именуемая камерой-обскурой!
Люди, заинтересованные необычным названием ящика, подходили и поочередно заглядывали на стеклянную стенку, затененную темным платком. На стекле отчетливо вырисовывалась картина праздничной ярмарки у катальных гор, только в этой живой картине все было наоборот: люди ходили вверх ногами, по опрокинутому небу плыли облака.
Зрелищем оставались довольны. Хвалили Соболева. А он продолжал зазывать:
- Заходите. Прошу! Шутовства тут нет никакого, камера-обскура устроена по ученым правилам. Заходите! Полюбопытствуйте!
Поздно вечером Кирилл Васильевич со скудной выручкой возвращался к себе на Мойку. Он зажигал оплывшую свечу, надевал широкий дырявый фартук и до рассвета работал над своими машинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 15 16
АЛЕКСАНДР ИЗРАИЛЕВИЧ ВЕРЕСОВ (1911-1991)
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
